Известный историк и писатель Рой Медведев, в войну служивший в частях Закавказского фронта, писал: «За четыре года войны без суда и следствия было расстреляно около 150 тысяч солдат и офицеров – минимум 6 дивизий. Большая часть этих людей пострадала безвинно». Одним из них  мог стать ветеран Великой Отечественной войны Михаил Емельянович Дмитренко, который свои огненные вёрсты прошёл с 210-й штрафротой.

 

ШТРАФНИК

 

     Мой дед, Чигорев Павел Петрович, участник Курской битвы, сражался на Прохоровском поле, горел в танке под Белой Церковью (Украина). Выжил и всегда был примером высшего патриотизма для односельчан и внуков. Я горжусь своим дедом. А та, моя первая встреча с Михаилом Емельяновичем Дмитренко 8 апреля 2005 года, оставила в сердце лишь горечь.  

     Просторный школьный спортзал,  украшенный яркими флажками и плакатами, разноцветными шарами и живыми гвоздиками – огонёк в честь 60-летия Великой Победы. Праздник в самом разгаре: отдана дань памяти павшим, произнесены поздравительные речи и слова благодарности от руководителей села и района, вручены юбилейные награды ветеранам (среди них 2 за освобождение Украины), медали труженикам тыла. С благодарностью и болью выслушали скупые на эмоции воспоминания участников боёв и, сквозь слёзы, рассказы бабушек вынесших 23 месяца немецко-фашистской оккупации. Тогда их было ещё много – живых свидетелей кровавого ужаса, принесённого на нашу землю фашизмом, но им выпала честь стать и свидетелями Великого Мужества и Стойкости советского народа – свидетелями его ежедневного Подвига на фронте и в тылу.

     Вдруг по залу пошёл недовольный ропот. Оборачиваюсь. У микрофона с небольшим чемоданчиком в руке стоит незнакомый мне человек. Лица, бывшие такими открытыми и участливыми, мгновенно каменеют, люди с презрением отворачиваются и начинают демонстративно беседовать друг с другом, громко смеяться, поднимать тосты, полностью игнорируя выступающего. Мужчина пытается что-то говорить, потом достаёт какие-то бумаги, а те выскальзывают из непослушных пальцев и падают на пол. Голос у оратора дрожит и всё время прерывается.

     Наконец поняв, что его не хотят слушать, он замолкает, смотрит глазами, полными боли и непролитых слёз, в зал, потом, обречённо махнув рукой, наклоняется и начинает собирать из-под ног разлетевшиеся бумаги. Ничего не понимая, только чувствуя его боль, я – ведущая этого праздника – рванулась было помочь, но меня настойчиво удержала рука ветерана, сидевшего со мной за одним столом.

     Кое-как запихнув документы в чемоданчик, ссутулившись и низко опустив голову, пожилой человек медленно пошёл к выходу. А люди продолжили жевать, шутить и смеяться, лишь неестественно громкие голоса выдавали их волнение...

     В полном недоумении от только что разыгравшегося перед моими глазами жестокого спектакля, тихонько спрашиваю у соседа, грудь которого, как иконостас, сияет от орденов и медалей:

- Что происходит, кто это?  

- Он был в штрафбате.

- За что?!

- Пока мы там воевали, он у курсантов в учебке хлеб из тумбочек «тырил».

     Видя моё вытянувшееся лицо, ветеран, защитным жестом накрыл мою руку своей, большой и сильной:

- Забудьте, Валентина Ивановна, этот человек не достоин Вашего внимания. Он штрафник!

ЮНЫЙ ПАРТИЗАНСКИЙ СВЯЗНОЙ

 

     Михаил появился на свет в декабре 1926 года в селе Попово-Лежачи Курской области, недалеко от украинской границы. Воспитывался в обычной крестьянской семье и до начала Великой Отечественной войны окончил сельскую семилетку.   

     Враг наступал стремительно, в стране была объявлена всеобщая мобилизация. Когда поповолежачанские мужики дошли на призывной пункт в Глушково, их сразу направили дальше, в Рыльск. Но добраться до города новобранцы не успели, в Коренево выяснилось, что Рыльск уже был захвачен врагом. Растерявшиеся от такого известия мужики после короткого совещания разделились: самые решительные повернули в сторону Льгова, где должны были находиться части Красной Армии, большинство отправились по домам, среди последних был и отец Михаила, и уже в конце октября оказались на оккупированной территории.

     Трудоспособных мужиков и молодых парней немцы направили на восстановление железнодорожного моста через реку Сейм, взорванного отступающими частями Красной Армии. По окончании работ отца и двоюродного дядю как специалистов по плотницкому делу перевели в лесничество Ровное (Украина), за семь километров от дома. В лесничестве гнули дуги, делали сани и телеги, бочки, кадушки и обручи, заготавливали клёпку. Работников отпускали домой лишь раз в неделю, и мальчик носил отцу нехитрую деревенскую снедь, обычно это были варёная картошка, квашеная капуста и лепёшки. Педантичные немцы выдали ему пропуск.

     В деревне Вегеровке, что стояла под лесом, была замужем сестра отца, и племянник частенько заворачивал проведать тётю Нюсу, двоюродных братьев Василия (1922г.р.), Ивана (1924г.р.) и сестру Марию (1928г.р.). Вначале Михаил не придавал значения, что братья каждый раз расспрашивают его об оккупантах: много ли фашистов в селе и соседнем посёлке Тёткино, чем они занимаются, где стоят их посты на реке Сейм, как ведут себя полицаи. Братья были в партизанском отряде: весной 43-го фашисты схватили Ивана и повесили в Путивле, Василий погиб под Львовом.

     Время от времени отец клал на санки пару полозьев для саней или пару обручей, иногда готовую клёпку и провожал сына до железной дороги, дальше мальчишка шёл один. В одну из таких ночей, когда они уже выходили из лесу, на поляну сел самолёт У-2. Лётчик остался возле аппарата, а к ним подошёл парень, который назвался Николаем. Николай расспросил об обстановке в округе, потом поинтересовался, не из ближайшей ли они деревни. Получив отрицательный ответ, спросил, нет ли у них в Вегеровке знакомых. Услышав, что там живёт родная сестра отца, попросил проводить до её дома. Но отцу пора было возвращаться, поэтому проводником он отправил Мишу, предварительно показав тому место, куда спрячет до его возвращения санки.

     Позднее мальчик узнал, что это был связной из Кореневского партизанского подразделения, которое базировалось в лесу Квитка, под Волфино. По просьбе Николая подросток стал собирать сведения о захватчиках и передавать их партизанам. В военном билете М.Е. Дмитренко стоит дата «9 февраля 1943 г.» – до освобождения Попово-Лежачей от фашистской оккупации оставалось почти 7 месяцев.

     Михаил Емельянович рассказывал, что разведкой на месте в основном занимался его младший брат Иван (1931 г.р.). «Отчаюга был жуткий, - вспоминает ветеран. – На Горбаниевке (современная улица Советская) был вражеский пост, так брат умудрился со станкового пулемёта стащить полностью заряженную ленту!».   

     С освобождением села Попово-Лежачи и посёлка Тёткино 2 сентября 1943 года  закончилась оккупация Глушковского района и Курской области. Михаила вызвали в военкомат и предложили стать дружинником, но тот попросил направить его в учебку. Просьбу юного партизанского связного удовлетворили, прибавив в документах к его возрасту недостающий год. 

 

«ХАЛАТНОСТЬ К ПОДЧИНЁННЫМ»

 

      12  сентября 1943 г. Михаил Дмитренко был зачислен в 100-го запасной полк г. Новохопёрска Воронежской области, спустя месяц переведён в 101-й учебный полк в г. Борисоглебск. Учебку он окончил с отличием, ему присвоили звание младшего сержанта, зачислили в штат и назначили командиром отделения, вскоре, уже в звании старшего сержанта, стал помощником командира взвода.

     Первый набор младших сержантов обучали полгода, второй всего два месяца. Поскольку пополнения в учебке больше не было, дисциплинированного и трудолюбивого сельского паренька направили в г. Маршанск Тамбовской области, на месячные курсы младших командиров. Там ему присвоили младшего лейтенанта и направили на стажировку в 100-й полк г. Новохопёрска, где вскоре он попал под приказ НКО СССР № 227 от 28 июля 1942 г., который среди бойцов получил название «Ни шагу назад!».  

     В тот роковой для него день ничто не предвещало беды, и младший лейтенант спокойно отдыхал после гарнизонной службы. А тем временем бойцы из его группы, бывшие в том же звании: сибиряк Серов – фронтовик, после лёгкого ранения направленный на повышение звания, и Садчиков – из местных, ещё не нюхавший пороху, но считавший себя «Тамбовским Волком», во время патрулирования по городу, схлестнулись из-за девушки. Во что могла вылиться драка двух вооружённых офицеров, не подоспей вовремя комендантский патруль, сказать не берусь. Как не известна мне и дальнейшая судьба дебоширов.

     А их старший группы Михаил Дмитренко после 10 суток строгой гауптвахты, так и не признавший себя виновным, был переведён в следственный изолятор. За последующие 15 суток ему пришлось отвечать на разные вопросы, особо военного следователя интересовало, не брал ли офицер какие-нибудь «подачки» от своих подчинённых. На его категоричный ответ тот положил перед подследственным протокол допроса, в котором была запись о том, что однажды во время их совместного патрулирования по городу Серов купил на рынке у бабки за 5 рублей полулитровую банку молока (курсанты-фронтовики получали денежное довольствие) и угощал молоком сослуживцев.  

- Распишитесь, - военный следователь устало указал пальцем место на протоколе допроса Михаила.

     Ему объявили статью: «халатность к подчинённым», лишили офицерского звания и отправили в штрафроту, где он должен был «искупить кровью свои преступления перед Родиной». Так в последних числах декабря 1944г. связной партизан и бывший старший лейтенант Дмитренко попал на фронт.

 

«ИСКУПИТЬ КРОВЬЮ»

 

     В Бресте штрафникам выдали обмундирование: оно было без погон, без петлиц, без знаков отличия, не стандартное – польское, английское, итальянское. Михаилу достались русские ушанка и фуфайка, польская, или итальянская, шинель и американские ботинки. Не забудет ветеран и свою тёмно-синюю гимнастёрку, это была форма железнодорожной милиции, которая в его последний день на фронте чуть не стала причиной его позорной смерти.

     Боевой путь Дмитренко в Польше, в действующей армии 2-го Белорусского фронта под командованием маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского, в составе 108-й дважды Краснознамённой ордена Ленина Гвардейской дивизии, 29-м отдельном штрафном батальоне, 210-й штрафной роте. После передислокации направили в Восточную Пруссию для уничтожения Восточно-Прусской группировки «Волчье логово». Штрафнику довелось форсировать реку Вислу, освобождать города Торунь, Ольштынь и Пилау. Бои шли тяжелейшие, на небольшом пяточке земли немцы укрепили не только каждый дзот, но и каждый дом. В трудных условиях распутицы и лесистоозёрной местности советским войскам пришлось преодолевать ожесточённое сопротивление противника. Было много убитых и раненых, люди порой исчезали в болотах без следа. Не на всех погибших в тех боях родные получили извещения о смерти, часто на бланке стояло «пропал без вести».

     На подступах к г. Гданьску был тяжело ранен в правое плечо. И хотя, со слов ветерана, у него к тому времени уже было одно ранение и лёгкая контузия, оставили воевать в штрафроте. В ночь на 5 марта 1945 года, после очередного манёвра, был объявлен 20 минутный привал, в заболоченном лесу разрешили развести маленький костёр. Солдаты готовили оружие, дополучили боеприпасы. Под утро приказ: выйти на окраину леса и, развернувшись в боевой порядок, замаскироваться.

     Перед ними лежало заснеженное поле, а может, и луг, за которым в метрах пятистах на возвышении просматривался силуэт небольшого городка, у подножия горы проходила линия вражеской обороны. Новый приказ: выдвинуть пулемёты как можно ближе к немецким окопам и занять позицию, после зелёной ракеты – штурм.

     Светало. Видимость была ещё слабая: клочья тумана поднимались над долиной, стояла напряжённая тишина – рота замерла в ожидании сигнала к атаке. Михаил в боевой готовности залёг слева от пулемёта, его напарник – 1-й номер расчёта, справа. Хлёсткий удар в правое плечо. Атака должна была вот-вот начаться. «Наверное, связной, – пронеслось в голове, – приказ от командира роты?»

     Привстав, резко оглянулся, за спиной никого не было. В ответ на движение ножом резанула острая боль в правом плече – ранен! Пулемётчик лежал на животе, вытянув вперед руки с винтовкой и прикрыв ими голову, поэтому пуля застряла уже на выходе, пройди она немного вперёд, и вошла бы в голову. Из рукава шинели в месиво под ногами побежала тонкая струйка крови.  

     В горячке Михаил подхватился и побежал в сторону ротного, который располагался недалеко от их пулемёта, рядом с ним связист и санитар. Чтобы сделать ему перевязку, пришлось снять шинель, разрезать пропитавшийся кровью рукав фуфайки. Санитар прямо поверх гимнастёрки забинтовал раненую руку и накрепко прибинтовал к груди.

      Командир поинтересовался:

- Как ты себя чувствуешь?

- Голова в порядке, ноги тоже...

- Сам можешь идти?

- Могу.

- Санитара в сопровождение не дам – бой начнётся с минуты на минуту, некому будет тяжелораненых с поля вытаскивать. А ты, если можешь, иди сам, недалеко в лесу (указал рукой направление) будет поляна, за ней взводная палатка, там дежурит медсестра. Иди, она тебе окажет помощь и направит дальше.

 

     Пройдя метров триста, наткнулся на пулемётный расчёт, увидев слева и справа от себя пулемёты, решил, что это заградотряд. (Приказом НКО № 0349 от 29 октября 1944 г. заградотряды были упразднены). Один из пулемётчиков  встал и подошёл к нему.

- Ранен?

- Так точно!

- Ну, теперь останешься живой, война скоро кончиться. Шагай, солдат!

     Почему-то шагал раненый гораздо дольше, чем ожидал, но ни поляны, ни палатки на его пути по-прежнему не было. Глаза всё чаще застилала мутная пелена, а земля время от времени уплывала из-под ног, пошёл небольшой снег. Звуков боя не было слышно. Наконец Михаил сообразил, что заблудился – идти дальше смысла не было, да и опасно, вокруг на многие километры заболоченный лес, а их рота вела бой в тылу противника. Принял решение возвращаться по своим следам, пока их совсем не припорошило.  

     Прошёл примерно половину пути, когда в метрах пятидесяти, между деревьями, заметил запряжённую в повозку лошадь. Это была гнедая мадьярской породы, лошадь хромала на заднюю правую ногу – наша, на ней подвозили боеприпасы и увозили раненых. Рванул напрямую, через теряющуюся в лесу канаву, заполненную водой, которая оказалась ему выше колен. Догнал с трудом. На повозке, укрытые шинелями лежали бойцы. Раненые? Мёртвые? Он не спросил. Старый возница устроил его в задке телеги, но от качки метров через сто раненому стало плохо. Положив шинель и карабин на повозку, остаток пути Михаил шагал рядом, придерживаясь за край рукой.

     Вскоре показалась палатка, навстречу вышла медсестра. Она сразу сделала ему укол против столбняка и, усилив перевязку, наложила шину. Пока боец ожидал транспорт до санбата, вокруг палатки собралось ещё человек 10-12 раненых. Транспорт задерживался, и тогда ещё способные двигаться раненые, в сопровождении проводника и санитарки, своим ходом отправились в медсанбат. Как они тогда шли, вспоминать ветеран не хочет, на вопрос только махнул рукой и с горечью выдохнул: «Дошли».

     Опять палатки, но гораздо больше по размеру и сделаны в виде землянок, каждая человек на двадцать. Завели в какой-то дощатый барак с узкими окнами. В раздевалке санитар его раздел, снял все бинты и привёл в операционную. В операционной в три ряда в ширину и пять в длину стояли топчаны (столы). В нос резко «шибанул» запах крови и ещё чего-то неприятного. Повсюду на столах лежали раненые: у кого руку отрезали, кому ногу, в мочвах лежали ошмётки человеческих тел – сразу затошнило и потемнело в глазах.

     Подошёл врач, после осмотра раны он неожиданно резко скомандовал санитару:

- Этого отведите обратно и оденьте.

- А в чём дело? – растерялся Михаил.

- Ещё спрашиваете?! У Вас самострел, Вас будет «лечить» трибунал!

     От боли, потери крови и усталости отказывались держать ноги, а по спине пополз холодок – расстрел!.. От слабости Михаил пошатнулся, но сумел взять себя в руки и попытался объясниться:

- Позвольте, я пулемётчик, как я мог сам себя стрелять сзади? Я лежал, руки с винтовкой были вытянуты вперёд и прикрывали голову. Если бы пуля прошла на вылет, я бы уже здесь не был.

- Так Вы нас ещё и учить собираетесь?

     До войны Михаил любил рисовать и в этой, казавшейся безысходной ситуации, вспомнил о своём увлечении «художеством» и свойствах красок.   

- Послушайте, – обратился он к полевому хирургу, – на мне была гимнастёрка тёмно-синего цвета. Это не ожог, как Вы понимаете, а растворённая кровью краска гимнастёрки.

     Врач отправил санитара на поиски злополучной гимнастёрки, после его возвращения, внимательно осмотрев на ней отверстие от пули, взял тампон и, окунув его в какую-то жидкость, начал тереть им вокруг раны. Краска быстро смылась – никакого «ожога» больше не было. И через пару минут раненый уже лежал на операционном столе.

     Очнувшись после наркоза, увидел двух сестёр, которые его бинтовали, чуть погодя, к столу подошёл хирург и протянул ему пулю:

- Вот Ваша смерть – немецкая бронебойная пуля. Возьмите себе.

- А зачем она мне?

- Для памяти...

- Оставьте себе «для памяти», я и так всю жизнь буду помнить.

     «Не подскажи я ему тогда за гимнастёрку – меня бы расстреляли, ведь я уже был штрафником», - с горечью констатирует ветеран.

     Во второй раз проснулся уже в постели, в палатке. Кроме него, в ней было ещё человек 20-25 раненых, и среди них оказался один боец из его роты. Он-то и рассказал Михаилу, что того ранил снайпер, засевший в костёле, справа от их расчёта. Выполняя приказ ротного по уничтожению стрелка, пулемётчик подполз к церквушке, бесшумно взобрался на колокольню и бросил гранату. Приказ был выполнен, при этом осколок задел голову, несмотря на лёгкое ранение, герой надеялся скоро вернуться на боевую позицию.  

     А его тяжелораненому и, как выяснилось, получившему контузию однополчанину предстояло долгое лечение. На самолёте У-2 бывшего штрафника вывезли в г. Торунь (Польша), откуда, на американском Боинге-28, в Брест. В Бресте солдату наложили гипс и санитарным поездом отправили в военный госпиталь в г. Пензу. После лечения, 20 июля 1945г., получив группу инвалидности, 2-й стрелок пулемётного расчёта был списан.

 

ПОНЯТЬ, ЗНАЧИТ – ПРОСТИТЬ

 

     С каждым Днём Победы всё больше редеют ряды ветеранов Великой Отечественной у стелы погибшим односельчанам. В большинстве сёл Глушковского района живых свидетелей тех боёв уже не осталось. Три года назад на Митинге, давая Солдату Победы, может быть последний в его жизни шанс, я протянула Михаилу Емельяновичу микрофон: «Пожалуйста...». Он всё понял. Был сдержан, по военному чёток, краток и лаконичен: ни слова о своей боли, ни напоминания о том, что давно искупил свою вину перед Родиной, ни намёка на многолетнюю жгучую обиду и непонимание – только поздравления живым и поклон павшим.

     Я смотрю на военную фотографию Михаила Емельяновича и с болью в сердце понимаю, что мои одиннадцатиклассники сегодня выглядят старше. Всё правильно, мальчишкам уже по 17-18 лет, а ему в 43-м не было и 16-ти... За эти годы мы с ребятами из школьного краеведческого клуба «Родник» познакомились с ветераном-штрафником, не раз бывали у него в гостях, подержали в руках и сняли на фотокамеру его документы, записали воспоминания. Наши многолетние исследования легли в основу этого очерка.

     После возвращения из госпиталя домой, как и все ветераны Великой Отечественной войны, он много трудился, растил детей. Трудные огненные вёрсты фронтовых дорог, непростая послевоенная судьба: после Чернобыля похоронил дочь, сын живёт в Украине, приезжает нечасто, четыре года назад умерла супруга. Фронтовики штрафную роту ему так и не простили...

    

     Валентина Ткачёва,

руководитель клуба «Родник»,

 член Курского союза литераторов,

лауреат премии им. А. Гайдара